Враг Рима - Страница 21

К оглавлению

Суниатон вздрогнул, но ярость Ганнона не знала границ.

— И что, я должен быть благодарен?

— Какой ты горячий, а? — усмехнулся египтянин и присел рядом. — Не то что твой друг.

Ганнон кивнул.

— Попытаюсь продать тебя в гладиаторы. В домашнее хозяйство или для работы в поле ты не годишься. Встать сможешь?

Юноша позволил остальным помочь ему сесть. От режущей боли в груди его лицо перекосилось.

— Что такое?

Ганнон поразился беспокойству египтянина.

— Ничего. Может, пара ребер сломана, не больше.

— И все?

— Думаю, да.

Египтянин улыбнулся.

— Хорошо. Я думал, что пришел слишком поздно. Это могло стать первым случаем, когда мелкие шалости Варсакона зашли слишком далеко.

— Мелкие шалости? — еле слышно спросил Суниатон.

Египтянин махнул рукой.

— Обычно он довольствуется тем, что просто трахает какого-нибудь понравившегося ему беднягу. Раз по нескольку в день. Пока дело ограничивается этим, мне все равно. Это не снижает стоимости рабов при продаже. Но после того, что ты сделал, он бы вас обоих стер с лица земли. Мне плевать на его развлечения, но вот уничтожать ценный товар не следует. Поэтому вы здесь, пока я буду спать. У Варсакона есть ключ от клетки, и я не настолько ему верю, чтобы не предположить, что как-нибудь ночью он всадит вам нож между ребер.

Ганнону очень хотелось схватить капитана за горло и душить, пока тот не задохнется, тогда с его лица исчезло бы это самодовольное выражение. То, что он сохранил им жизни исключительно из-за денег, глубоко оскорбляло юношу. Но в глубине души Ганнон ничуть не удивился. Он сам однажды видел, как отец по той же самой причине приказал рабу перестать избивать мула.

— Здесь лучшее место на корабле. Вы будете укрыты от солнца, и ветер не даст вам страдать от жары. Наслаждайтесь. Мы идем к Сицилии, а потом в Италию, — бросил он, уходя.

— В Нумидии или Иберии у нас, по крайней мере, был бы шанс отправить весточку в Карфаген, — в отчаянии пробормотал Суниатон.

Ганнон с горечью кивнул. Вместо этого их продадут злейшим врагам их народа, они могут стать гладиаторами.

— Не может быть, чтобы такое невезение ниспослал нам Мелькарт. Есть что-то еще, — проговорил юноша, размышляя над тем, за что им досталась такая ужасная судьба. И тут же вспомнил, как уходил из дома.

— Я дурак, — ругнулся Ганнон.

— Что такое? — спросил Суниатон, удивленно глядя на него.

— Я не попросил защиты у Танит, выходя из дверей.

Лицо Суниатона побледнело. Хотя Танит являлась богиней-матерью, она была самым главным божеством карфагенского пантеона. Кроме того, она была и богиней войны. Разгневать ее означало навлечь на себя риск жестокой кары.

— Боги такое не забывают, — сказал он, но быстро поправил себя: — Ты всегда можешь попросить у нее прощения.

Обливаясь холодным потом, Ганнон вознес молитву богине.

— Великая Мать, — умолял он, — прости меня! Не оставляй нас, пожалуйста.

На следующее утро Ганнон так и не вернулся домой. Само по себе это не было чем-то необычным. Но шли часы, и не было ни намека на то, что он появится. В середине дня Бостар забеспокоился. Он начал расхаживать по коридору от внутреннего двора и до улицы, высматривая младшего брата. Потом его терпение кончилось.

— Где Ганнон?

— Наверняка где-нибудь похмельем мучится, — буркнул Сафон.

Бостар сжал губы.

— Он еще никогда так не задерживался.

— Может, прослышал про речь отца и напился больше, чем обычно, — ответил Сафон, глядя на отца в поисках поддержки, но, к своему удивлению, таковой не нашел.

На лице Малха проступила тревога.

— Ты прав, Бостар. Ганнон всегда возвращался вовремя и никогда не опаздывал на занятия. Я-то забыл, а ведь сегодня по его просьбе мы должны были снова обсуждать битву при Экноме.

— Тогда он точно не стал бы опаздывать, — нахмурившись, согласился Сафон.

— Точно.

Внезапно они поняли, что ситуация совершенно иная.

— Малх? Ты дома? — послышался знакомый голос.

Все трое повернулись и увидели крепкого бородатого мужчину, выходящего к ним во внутренний двор. На нем было длинное, едва не до пят, льняное одеяние цвета сливок и головной убор, скрывавший волосы.

Учтиво поклонившись, Малх ринулся вперед.

— Бодешмун! Твой визит — честь для нас.

Сафон и Бостар тут же склонились, выражая почтение. Эшмун не был самым почитаемым в их семье богом, но от этого он не терял своего значения. Храм Эшмуна на Бирсе был самым большим храмом Карфагена, а Бодешмун был одним из его старших жрецов.

— Не желаешь чем-нибудь освежиться? — спросил Малх. — Вина, гранатового сока? Хлеба с медом?

Бодешмун махнул пухлой рукой. Его мягкое округлое лицо тоже выражало тревогу.

— Благодарю тебя, нет.

Малх не обиделся. Они мало общались с миролюбивым и спокойным жрецом.

— Чем могу помочь? — с неловкостью спросил Малх.

— Я насчет Суниатона.

— Они с Ганноном что-то натворили? — тут же спросил Малх.

Бодешмун еле улыбнулся.

— Ничего такого. Ты сегодня Суни не видел?

Сердце Малха замерло.

— Нет. Я мог бы то же самое спросить тебя про Ганнона.

Улыбка исчезла с лица Бодешмуна.

— Он тоже еще не вернулся?

— Нет. Очевидно, тунцу вчера шел счет на тысячи. Любой дурак с сетью мог наловить полную лодку, и уверен, они так и сделали. Когда Ганнон не вернулся, я решил, что они празднуют хороший улов.

Малх тяжело вздохнул, в его голове роились невеселые мысли.

— Странно, что ты пришел именно сейчас. Мы как раз только что заговорили об этом. Ганнон еще никогда не пропускал занятий по военной тактике.