Враг Рима - Страница 23

У Бодешмуна в глазах появились слезы.

— Значит, их вынесло в открытое море? — ошеломленно пробормотал Малх. — Ты стар. Я понимаю, почему ты пошел к берегу, но они все?! — Он с яростью показал пальцем на рыбаков помоложе. — Почему никто из них не пришел к ним на помощь?

— Как я понял, они ваши сыновья? — с трудом выговорил старик.

Отчаяние взяло верх над яростью, и Малх молча кивнул.

Глаза старика наполнились печалью.

— Я потерял единственного сына в море десять лет назад. Сына. Всё в руках богов. — Он ненадолго умолк, затем продолжил: — Правила выживания простые. Когда начинается шторм, каждая лодка выбирается сама по себе. И даже так можно погибнуть. Почему эти люди должны были рисковать собой ради двух молодых парней, которых они едва знали? Могло случиться и так, что тогда в царстве Мелькарта оказалось бы еще больше погибших.

И старик снова замолчал.

Малху хотелось немедленно распять всех, кто подвернется под руку, но он понимал, что это бессмысленно. Снова поглядев на старика, он поразился его спокойствию. Вся почтительность и покорность куда-то исчезли. Поглядев ему в глаза, Малх понял причину. Что этому старику с его угроз, любых? Он потерял единственного сына. Малх внезапно смутился. Ведь у него самого еще остались Бостар и Сафон.

Стоящий рядом Бодешмун содрогался от тихих рыданий.

— Хватит и двух смертей, — проговорил Малх, тяжело вздохнув. — Я благодарен тебе за слова правды.

Сказав это, он принялся рыться в кошельке.

— Не надо денег, — тихо сказал старик. — Такие ужасные новости деньгами не измеришь.

Бормоча благодарности, Малх пошел прочь. Он едва видел бредшего позади и рыдающего Бодешмуна. Хотя самому Малху удалось внешне сохранить достоинство, горе раздирало его ничуть не меньше. Он был готов потерять сына, может, и не одного. На войне с Римом. Но не до ее начала и не по такой пустяковой причине. Неужели в его жизни не кончился счет неожиданным несчастьям, таким как смерть Аришат? С ней он, по крайней мере, мог попрощаться. А вот с Ганноном ему даже такой возможности не предоставили.

Так жестоко, так бессмысленно…

Прошло несколько дней. Друзей держали под навесом у носовой башенки, кое-как кормили — только чтобы они не умерли с голоду — черствыми хлебными корками, по горсти холодной просяной каши и по нескольку капель воды со дна глиняного кувшина. Дважды в день с них ненадолго снимали веревки, чтобы они могли размять затекшие руки, ноги и спины. Очень быстро юноши привыкли справлять нужду именно в эти короткие мгновения, поскольку в любое другое время охранники лишь хохотали в ответ на их просьбы. Но один раз, не стерпев, Ганнон все-таки обгадился.

К счастью, Варсакона к ним близко не подпускали, хотя он постоянно бросал на них злобные взгляды. Ганнон с удовольствием подметил, что надзиратель при ходьбе заметно хромает. Египтянин не обращал на них внимания, за исключением того, что время от времени проверял, выздоравливает ли Ганнон после побоев. Даже отодвинул свою постель от них, поближе к мачте. Как ни странно, но Ганнон даже гордился этим, полагая, что пираты считают их ценным товаром. Кроме того, одиночество означало, что у друзей было достаточно возможностей для долгих бесед. Они пытались спланировать побег, хотя и прекрасно понимали, что эти выдумки — лишь способ окончательно не упасть духом.

Бирема шла вдоль скалистых берегов Сицилии, мимо окруженных стенами городов — Гераклеи, Акрагаса и Камарины. Пираты держались на достаточном расстоянии от берега, чтобы не попасться на глаза римским и сицилийским морякам на триремах. Однажды египтянин показал им на гору Экном, место, где карфагеняне потерпели одно из самых сокрушительных поражений от римлян. Само собой, Ганнон не раз слышал про эту битву. Они шли мимо места, где почти сорок лет назад множество его соотечественников погибли в бою, и это наполнило его гневом. На египтянина, сладострастно описывавшего разгром Карфагена, но больше — на римлян, народ, причинивший его родному городу столько бед. Корвус, абордажный мостик с когтем наподобие вороньего, оказался гениальным изобретением. Ими оснастили все вражеские корабли. Как только мостик сбрасывали на палубу карфагенского корабля, легионеры бросались в бой, ведя битву на море не хуже, чем на суше. В один ужасный день Карфаген потерял почти сотню кораблей, и с тех пор его морские силы так и не оправились от удара.

Через день после того, как они обогнули мыс Пахин, южную оконечность Сицилии, бирема приблизилась к величественным стенам Сиракуз. Построенная коринфянами более пяти столетий назад, огромная крепость раскинулась на треугольном плато Эпилола, возвышаясь над морем на скалистом берегу. Стены тянулись вплоть до прибрежного острова Ортигия. Сиракузы были могущественным городом-государством, контролировавшим восточную половину Сицилии, а правил ими престарелый царь Гиерон, давний союзник Республики и враг Карфагена. Египтянин подвел корабль на полмили к порту, но потом решил не заходить туда, увидев большое количество римских трирем. Их капитаны с радостью распяли бы любого пирата, попавшего им в руки.

Для Ганнона и Суниатона это не имело особого значения. На самом деле, чем дольше продолжалось их путешествие, тем лучше. Тем позже они окончательно обретут свою судьбу.

Египтянин решил не вести корабль к небольшим городам в южной оконечности Италии, и бирема пошла узким проливом между Сицилией и материком. При его ширине всего в милю были отлично видны оба берега.