Враг Рима - Страница 110

К оглавлению

110

— Помоги мне! — крикнул Бостар.

Сафон молча наблюдал за ним. «А мне надо? — подумал он. — Что мне с этого будет хорошего?»

— Чего ты ждешь? — дрогнувшим голосом крикнул Бостар. — Эта проклятая ветка долго не выдержит!

Но увидев взгляд Сафона, побледнел.

— Хочешь, чтобы я погиб, так ведь? Точно так же, как радовался, когда пропал Ганнон?

Язык Сафона онемел от стыда. Откуда Бостар узнал это?

Ветка затрещала.

— Пропади ты пропадом! — крикнул Бостар и, с усилием оторвав от ветки левую руку, дернулся вперед, пытаясь ухватиться за край тропы.

Еще мгновение — и вес его тела увлечет его вниз, в бездну. Понимая это, Бостар лихорадочно хватался пальцами, пытаясь хоть как-то удержаться на твердой как камень, обледенелой земле. Но не смог. Крича от отчаяния, он начал сползать вниз.

Стыд взял верх над рассудком, и Сафон, бросившись на землю, схватил брата за плечи. Мощным рывком поднял его к самому краю. Со второй попытки они смогли переползти от края пропасти на безопасное расстояние. Прошло время, а братья все еще лежали рядом, тяжело дыша. Бостар сел первым.

— И почему же ты меня спас?

— Я не убийца, — с трудом глядя ему в глаза, ответил Сафон.

— Нет, — резко бросил Бостар. — Но ты был рад, когда пропал Ганнон, так ведь? Без него у тебя появился шанс стать любимчиком у отца.

— Я…

Сафон не знал, куда деваться от стыда.

— Странно это, — продолжил Бостар, перебив его. — Если бы я сейчас погиб, отец целиком был бы твоим. Почему же ты не дал мне исчезнуть в небытии?

— Ты мой брат, — уныло возразил Сафон.

— Так и есть, но ты стоял на месте и ничего не сделал, только смотрел, как я чуть не свалился в пропасть, — яростно возразил Бостар. — Потом тебе удалось взять себя в руки… Так что я благодарен тебе, что ты спас мне жизнь. Благодарен и верну тебе долг, если смогу.

Он подчеркнуто точно плюнул на землю между ними.

— И тогда ты умрешь для меня.

Сафон разинул рот. Он только молча смотрел, как Бостар встает и уходит.

— Что ты скажешь отцу? — окликнул он брата.

Бостар обернулся и презрительно посмотрел на него.

— Не беспокойся. Он ничего не узнает.

И растворился в темноте.

Ударил очередной порыв ледяного ветра, пронизывая Сафона холодом до самых костей.

Никогда еще он не чувствовал себя так одиноко.

С отъездом Квинта и Ганнона Аврелия чувствовала себя одиноко. Она находила поводы, чтобы выйти из дома и сходить к Суниатону, но это было нелегко. Девушка не могла раскрыть матери истинных целей ее прогулок, а грек-учитель ей особенно не нравился, и она не могла ему доверять. Девушка поддерживала дружеские отношения с Элирой, но последнее время иллирийка пребывала в дурном настроении, и брать ее с собой не имело смысла. Единственным, кому Аврелия могла довериться, был Юлий. Он даже несколько раз сопровождал ее на прогулках. Но бесконечные разговоры о том, что будет подано на обед, ее не слишком-то развлекали. Поэтому большую часть времени она проводила с матерью, которая с тех пор, как они остались одни, с удвоенным рвением взялась за домашние дела. Аврелия решила, что это примирит ее с бегством Квинта.

Главной их работой была возня с огромным количеством шерсти, скопившимся в одном из складов во дворе. Овец стригли все лето, а в последующие месяцы рабыни вычесывали из нее колтуны и траву. Потом шерсть красили в разные цвета — красный, желтый, синий и черный. После покраски ее отправляли в прядильню, а потом делали из нее ткань. Хотя большую часть этой работы выполняли рабыни, Атия тоже принимала в ней участие. И настояла на том, чтобы дочь присоединилась к ней. День за днем они сидели или ходили по двору с прялками и катушками в руках, уходя в атриум, только если начинался дождь.

— Это женская работа — блюсти дом и прясть, — сказала Атия как-то ранним утром. Ловко вытянув пару отставших волокон с пучка на прялке, она прицепила их к катушке и начала ее крутить. Подняла взгляд на Аврелию: — Ты меня слушаешь, дитя мое?

— Да, — ответила девушка, радуясь тому, что мать так и не заметила, как она закатила глаза. — Ты мне это уже тысячу раз объясняла.

— Потому что это чистая правда, — строго проговорила Атия. — Хорошую жену отличают по тому, как хорошо она прядет и ткет. Постарайся запомнить это получше.

— Да, мама, — послушно повторила Аврелия, тут же представив себе, как тренируется с гладием.

— Несомненно, твой отец и Квинт будут благодарны, если мы сможем прислать им плащи и туники. Думаю, зима в Иберии суровая.

Аврелия виновато принялась за работу с удвоенным усердием. Это единственный возможный способ помочь брату. Она изумилась, когда поняла, что хочет сделать то же самое и для Ганнона. И с этих пор пыталась убедить себя, что он теперь стал для ее семьи врагом.

— Нет больше никаких новостей? — спросила она.

— Сама знаешь, что нет, — не пытаясь скрыть раздражения, ответила Атия. — У отца нет времени нам писать. Если боги благоволили ему, то он уже, наверное, добрался до Иберии.

— Если повезет, Квинт скоро найдет его.

Аврелия решила подбодрить мать, но добилась противоположного результата.

Самообладание на мгновение покинуло Атию, и стала видна вся глубина ее горя.

— О чем только он думал, отправляясь один?

Сердце Аврелии обливалось кровью, видя беспокойство матери. До сих пор она не рассказала, что Ганнон отправился вместе с братом. Промолчать было проще. Но сейчас ее решимость ослабла.

Вежливое покашливание не дало ей начать фразу. Аврелия с раздражением увидела, что в дверях атриума стоит Агесандр.

110