Он хладнокровно приказал воинам метать копья. Согласованная атака имела намного более серьезные последствия, чем жалкие и хаотичные попытки врагов. Сотни копий одновременно взлетели в воздух и плотной тучей упали на вольков, которые так и не подготовились к защите. Да и доспехов у большинства из них не было. Залп нанес им тяжелые потери, а крики умирающих и изувеченных усилили панику и ужас остальных. Бостар рассмеялся, поражаясь величию военного таланта Ганнибала. Только что вольки готовились к безнаказанному уничтожению — и вдруг оказались под ударом с тыла, а их палатки уже пылали огнем.
Именно в этот момент первые лодки карфагенян причалили к берегу. Ведомые своим военачальником, десятки скутариев и цетратов выскочили на мелководье. Их устрашающий боевой клич стал последней соломинкой, сломившей боевой дух перепуганных вольков. С перекошенными от страха лицами враги побежали.
— Мечи наголо! — радостно вскричал Бостар, ведя своих воинов, чтобы завершить удар. Переправа удалась, что снова доказало, что боги благоволят Ганнибалу и его войску.
Не прошло и четверти часа, как все было кончено. Сотни вольков, погибших или страдающих от смертельных ран, лежали на прибрежной траве, а уцелевшие со всех ног пытались скрыться в лесу; их преследовали группы радостно вопящих нумидийцев. Лишь немногим из беглецов суждено было остаться в живых, чтобы рассказать о засаде, подумал Бостар. Но такие обязательно будут. Слухи о том, как шло войско Ганнибала, разлетятся повсюду. Кровавый урок, такой же, как осада Сагунта; ясное послание окрестным племенам, говорящее, что сопротивление карфагенянам кончается одинаково: полным разгромом. Бостару хотелось, чтобы так же было и с римлянами, но он понимал, что это желание тщетно.
Выполнив задание, он отдал своим воинам команду остановиться и пошел искать Ганнибала. Берег реки был заполнен пехотинцами, пращниками и кавалеристами, уводящими лошадей от воды. Командиры орали, пытаясь собрать воедино своих воинов. Река была усыпана десятками лодок и плотов. Титаническая работа по перевозке через Родан десятков тысяч воинов и огромного количества припасов была в самом разгаре.
Бостар протиснулся через толпу воинов, ища взглядом родных. Его сердце подпрыгнуло от радости, когда он увидел Малха. Сафон был рядом с ним. Бостар задумался, пытаясь понять, что он испытывает. И понял, что чувствует облегчение, видя брата. Обрадовался. Как бы они ни расстались, родная кровь — не водица.
Сказав себе, что все будет хорошо, Бостар поднял руку.
— Отец! Сафон! — крикнул он.
Быстро стало понятно, что на выздоровление у Суниатона уйдет не один месяц. И это при том, если его раны будут быстро заживать, а Ганнон вовсе не был в этом уверен. Честно говоря, вряд ли его друг еще когда-нибудь будет способен идти в бой. И мало сомнений в том, что сильная хромота останется у него на всю жизнь. Но, как не переставал уверять Ганнон Суниатона, главное, что тот остался жив.
Бывший раб кивал и улыбался, стараясь не обращать внимания на обиду, оставшуюся глубоко внутри и портившую радость от спасения Суниатона. Он потерпел неудачу. Друг не сможет отправиться в путь сейчас, а может, и никогда. Ганнон становился все более замкнутым и раздражительным, стараясь проводить время вне хижины, подальше от Суниатона. И от этого чувствовал себя еще хуже. Возвращался, полный намерений извиниться, но, видя друга, хромающего, опирающегося на самодельный костыль, злился снова.
На четвертый день к ним неожиданно приехали Квинт и Аврелия.
— Все в порядке, из Капуи никаких новостей, — сообщил юный римлянин, спешиваясь.
Ганнон слегка расслабился.
— Тогда что же привело вас?
— Я подумал, что ты захочешь знать это. Отец и Флакк собираются отбыть в поход. Публий Корнелий Сципион и его легионы наконец-то готовы выступить.
Сердце Ганнона замерло.
— Они отправляются в Иберию?
— Да. К северо-восточному берегу. Они считают, что Ганнибал там, — ответил Квинт, стараясь говорить как можно спокойнее.
— Понимаю, — сказал Ганнон, тоже стараясь сохранить спокойствие. Ему с новой силой захотелось бежать. — А что с армией, направляющейся в Карфаген?
— Она тоже скоро отправится, — смущенно ответил Квинт. — Прости.
— Не за что просить прощения, — резко оборвал Ганнон. — В этом нет твоей вины.
Квинт все равно чувствовал неловкость. Поэтому, не сказав ни слова, он отправился к Суниатону, чтобы осмотреть его раненое бедро. «Этим должен был заниматься я», — виновато подумал Ганнон. «Есть ли в том толк, — возразил его рассудок. — Он никогда уже не сможет нормально ходить».
Его мысли прервал голос Аврелии.
— Мы еще не один месяц не увидим здесь отца, — печально сказала она. — А Квинт только и говорит, как бы ему к нему присоединиться. Очень скоро я останусь одна, с матерью.
Ганнон сочувственно махнул рукой, но его мысли были не здесь. Он мог думать лишь о том, как отправиться в Иберию с армией Публия.
Аврелия ошибочно приняла его молчание за сочувствие.
— Как я могла быть такой безмозглой? Кто знает, когда тебе удастся увидеть своих родных?
Ганнон скривился, но не из-за ее слов. Ганнибал и его войско скоро встретятся с армией римского консула. А он торчит здесь, с Суниатоном…
— Ганнон? Что такое?
— А? — переспросил он. — Ничего.
Аврелия проследила за его взглядом, посмотрела на Суниатона — тот внимательно слушал наставления Квинта — и сразу все поняла. И вцепилась в свою догадку, как кошка когтями.